Придумать изобретение — это всего лишь половина дела. Самое трудное заключается в продвижении запатентованной технологии. Как выгодно продать свои инновации? Зачем экономике нужна модернизация? И почему российские компании тяготеют к иностранным брендам? Об этом Bigness рассказал генеральный директор компании "РАМ" Евгений Васильевич Рыжов.

Смотрите видео

— Расскажите подробнее о деятельности вашей организации, которая занимается инновациями в машиностроении для нефтегазового сектора.

— К сожалению, машиностроение, работающее в нефтедобыче, существенно отстает от той отрасли, из которой я пришел — космической. Когда я увидел то оборудование, которое там работает, я был удивлен несказанно. В этой связи возникла идея: те технологии, которые являются открытыми на сегодняшний день, перенести на нефтедобывающее оборудование. В частности, использование ультрадисперсных алмазов — материалы, которые были получены еще в Советском Союзе, — решили применить в нефтедобыче.

— Вы говорите о советских разработках, но каково положение нашей отечественной науки сегодня? До сих пор выезжаем на "бабушкином наследстве"?

— Абсолютно с этим не согласен. Дело в том, что состояние российских разработок и промышленности говорит о том, что пользоваться советскими патентами не только нельзя — это просто бессмысленно. И когда говорят, мол, вы просто заимствуете старые разработки, это не так. У нас каждая новая технология может пойти в жизнь только тогда, когда она запатентована как полезная модель. Потому что когда какую-то технологию ты выводишь на рынок, при этом остаешься открытым, рискуешь обрести проблемы со стороны потенциальных конкурентов: производителей и сопричастных структур.

Более того, когда мы предлагаем какие-то бизнес-проекты, инновации или технологии, то первый вопрос, который задает потенциальный инвестор: "А у вас российский патент есть?". Если нет, будь любезен, запатентуй.

— Вы — автор более сорока патентов. Какой, на ваш взгляд, наиболее перспективен?

— Один из наиболее интересных и любимых на сегодняшний день — это разработка новой серии клапанов для нефтяных насосов. С одной стороны, это может восприниматься несколько легкомысленно: подумаешь, клапан! А лампочка, например? Но как только представишь их количество, сколько этих лампочек нужно заменить на светодиодные, что приведет к многомиллиардной экономии…Точно так же замена элементной базы существующих шариковых клапанов на новый образец — это экономия для всей российской нефтегазовой отрасли.

— А как обстоят дела с государственной поддержкой нашей науки? Недавно Владимир Путин прозрачно намекнул госкорпорациям, чтобы те подумали об инвестициях в инновации. Ведь они делают это весьма неохотно, потому что "частники" больше соответствуют веянию времени.

— В ходе инноваций для крупных структур возникает одновременно несколько проблем. Одна из основных и принципиальных такова: если какая-то крупная организация — производитель сложного оборудования — захочет использовать новую технологию, она должна пройти очень длительный путь от испытаний до установки на объекте.

Во-вторых, государственные компании сформированы по типу вертикально-интегрированных структур, что существенно тормозит внедрение новых технологий, поскольку малым и средним инновационным компаниям сложно попасть в этот "луч света", который может профинансировать новые технологии.

— То есть революция в экономике действительно нужна, чтобы слезть с сырьевой иглы и подсесть на инновационные технологии?

— Конечно, это удобно, как в южноафриканской стране: вот растет дерево с бананами, ты идешь, срываешь его, съедаешь и пошел дальше. И, разумеется, хорошо, когда у тебя много сырья, в особенности — нефти и газа. Но, с другой стороны, это однозначно замедляет развитие страны, и мы подходим к технической и технологической деградации. Но ведь к сегодняшнему дню, только по официальным данным, в России уже не работает более 20 тысяч скважин. И не работают они в большей степени потому, что нет оборудования, которое могло бы справиться с добычей углеводородной жидкости с больших глубин.

В это же время мы вынуждены организовать новые скважины далеко — на Дальнем Востоке, в Сибири, на Сахалине, морском шельфе. А стоимость сооружения одной скважины превышает десять миллионов долларов. Но ведь и они когда-то придут в упадок и станут низкодебетными. В связи с этим развитие науки и новых технологий однозначно выгодно и прибыльно: развитие науки бесконечно, а размер сырьевых запасов ограничен.

— И кто, по вашему мнению, должен тогда финансировать развитие этой технологической базы? Эндаумент-фонды, которые успешно работают за границей?

— На развитие техники нужны очень большие средства, которые необходимо привлекать за счет крупных предприятий и коллективов: научных, заводов-производителей, нефтегазовых компаний. Поэтому некие экзотические фонды, которые могут помочь развитию нашей науки и техники, в ближайшее время большого влияния не окажут. Известно, что крупные структуры, как "Роснано" или фонд "Сколково", финансируемые из бюджета, в значительной степени вдохнули новую жизнь в развитие промышленности и производства. Но даже им сложно приходится без привлечения всего научного сообщества.

— И кто тогда лучше всего подходит на роль инвестора?

Мы работаем и с российскими инвесторами, и с зарубежными. Но я должен сказать, что наши — более прозрачные, понимают отечественную действительность. А зарубежные инвесторы приходят только тогда, когда они приносят сюда свои технологии. То есть очень сложно представить тандем "российские технологии-иностранный капитал".

— А как наши ученые относятся сегодня к отечественной науке? Если раньше был большой отток российских умов за рубеж, то сейчас их и здесь неплохо кормят?

— Дело в том, что изначально отечественные ученые были настроены только на подготовку материала: чертежей, конструкций и патентов. Но они традиционно не были натренированы на продвижение своей технологии на рынке, их продвижение и продажу. И вот тот, кто продолжает двигаться по такой схеме, ничего от своих разработок не имеет, кроме зарплаты. Поэтому те специалисты, которые уезжают за рубеж, получают не только большую зарплату на новом месте, но и новое оборудование и немного другие условия жизни. Однако и они не могут продать там свои технологии как здесь, на родине. И было правильно организовать тут более эффективную систему подготовки специалистов — менеджеров, которые могут эти технологии внедрять и продавать как в России, так и за границей.

— Если мы заговорили о продвижении, не могу не спросить вашего мнения о фонде "Сколково", так как однозначного отношения к нему все-таки нет. Одни считают, что создание иннограда действительно является прорывом в отечественной науке, а другие полагают, что проект — всего лишь ярмарка наших технологий для продажи за границу, что американцы снова будут на коне, а мы — в известном месте.

— Я сам ко всем организациям, связанным с капитализацией новых технологий, отношусь положительно. Фонд "Сколково" занимается не только тем, что собирает новые различные проекты, но и в то же время дисциплинирует, направляет, обучает российских специалистов — в этом и есть его большая роль, что люди, далекие от науки, возможно, недооценивают.

А если говорить о бегстве наших технологий и разработок за границу, то я только "за", если через платформу "Сколково" наши идеи будут распространяться за пределы наших границ. Например, мы, для того чтобы внедрять свою продукцию, идем на такие ухищрения: продавали разработки российским нефтяникам под флагом иностранной компании. Ну, исторически мы так настроены, что все импортное вызывает большую теплоту, чем отечественное. Хочет российский нефтяник, чтобы иностранными буквами было на оборудовании написано? Пусть он это получит.

— Зная о том, что вы работали и в ракетно-космической отрасли, не могу не спросить и про многострадальный "Фобос-Грунт". Пять миллиардов рублей отправилось в мусорное ведро, а говорили о прорыве. И сейчас Российское космическое агентство получит еще и страховку в размере полутора миллиардов.

— Дело в том, что человеческий фактор — это основной момент, который участвует везде. Расскажу историю. Когда я работал на Байконуре и в первый раз подошел к огромной емкости с ядовитым компонентом. Я стоял в десяти метрах в защитном костюме, но у меня дрожали колени… И когда я увидел, что вокруг этой емкости ходят совершенно легкомысленно экипированные солдаты, я, как командир, отвел их в сторону и напомнил о повышенной опасности и недопустимой форме одежды. Увы, со временем происходит притупление ответственности, когда человек перестает чувствовать опасность. Примерно то же самое происходит и с такими сложнейшими устройствами, когда от одного механика, который не поспал, не поел, перекрутил и прочее… Хочется нам или нет, человеческий фактор играет огромную роль.

Я не знаю точных причин проблемы с "Фобос-Грунтом". Конечно, там, наверняка, и денежный фактор сыграл свою роль, но то, что немаловажную роль сыграл и человек — совершенно точно. Мы считаем, что пять миллиардов — это много или мало? Это проект такой, на пять миллиардов. Там могла мышка пробежать и хвостиком махнуть, поэтому он не полетел. Например, клапан стоит 15 тысяч рублей. Загубили его, выбросили и вроде не жалко. А здесь конструкция на пять миллиардов рублей, но она так же уязвима, как и любая элементарная дешевая конструкция. Другое дело, сколько необходимо вложить денег, чтобы сделать ее неуязвимой для человеческого фактора — другой вопрос.

— А еще вы являетесь представителем отечественного научного сообщества в Латинской Америке. Как с этим у нас обстоят дела? В политическом смысле мы южноамериканский континент почти потеряли. Есть у них какие-то технологии, которыми они готовы поделиться с Россией?

— Мы вели переговоры с Венесуэлой и Бразилией о том, чтобы продать наши технологии этим странам. К сожалению, они не увенчались успехом, поскольку во взаимоотношениях должны функционировать очень большие проекты и должны в них участвовать очень крупные организации. Я знаю, что "ЛУКойл" активно сотрудничает с Венесуэлой, но он может взять свое, надавить или повлиять, если его интересы будут ущемлены. А маленькая компания совершенно беззащитна перед латиноамериканским рынком. Как вариант, она должна работать под флагом очень крупной корпорации.

Но что нас там привлекает? Венесуэла работает по схеме предоставления скважин с невысоким дебетом частным структурам, которые увеличивают дебет существующих скважин. И то, что добывается сверху, может быть реализовано по рыночным ценам. Я уже говорил, сколько у нас неработающих скважин, и зачастую к ним никого не подпускают. Если бы мы могли работать по латиноамериканской схеме, то, наверняка, значительная часть скважин была бы задействована в том или ином виде, а Россия бы получила дополнительную нефть, доллары и, скорее всего, новые технологии.

— Получается, что все проблемы отечественной науки и ее финансирования из-за недостаточного интереса государства?

— Получается, что наука должна стараться сама себя финансировать, и российской науке, наверное, грех плакать, что ей мало помогают. У нас самих не хватает грамотности, чтобы российская наука зарабатывала на отечественном рынке достаточно средств. Иностранные компании сюда приходят со своими технологиями, видя, какой объем рынка Россия представляет, а мы с этого рынка денег взять не можем. И здесь нужно больше говорить об отсутствии профессионализма и хорошей подготовки менеджеров по продвижению технологий. Каждому хорошему разработчику необходим, скажем так, продюсер, чтобы технолог занимался своими делами, а тот — реализовывал его разработки. Тогда все станет на свои места, и средств будет более чем достаточно.

Читайте по теме:

Нанотехнологии: Маленькие да удаленькие

Наша промышленность не дремлет

Звездная энергия на службе у Отечества

Интервью к публикации подготовила